и прошло. Даже лучше так — не было, ничего не было. Эх, если бы так… А ведь было, было, было — и служба на флоте, и мечта об училище, об атомной подводной лодке — все было. И пьяная драка была, и суд, и лагерь. Выходя на свободу, он сказал себе: все, никакого моря, только суша, самое сухое место на земле. А снятся субмарины, черный скалистый берег, о который с грохотом разбиваются пенные валы, морские офицеры снятся. Этот тип тоже приснился в морском кителе. Кавторанг…

— На мировом нефтяном конгрессе в советском докладе об использовании ядерных взрывов для увеличения добычи нефти, в частности, говорилось…

Было нестерпимо больно слушать это. Шутов вышел на воздух. Но и здесь установленный на столбе репродуктор разносил на весь поселок голос Саламатина:

— …было проведено два ядерных взрыва, каждый мощностью около восьми килотонн. Коэффициент продуктивности семи скважин увеличился после этого в 1,3–1,6 раза…

«Никуда мне от Саламатина не деться, — с тоской подумал Шутов. — Судьба».

И вдруг вспомнил: о неотвратимости судьбы говорил вчера тот человек в баре. И фамилия его не Патриархов — Иринархов.

10

— Вы успокойтесь, — мягко сказал Сергей, — я ведь так ничего не пойму.

— Ну да, ну да… конечно. — Рожнова вытерла платком мокрые глаза. — Я сейчас… успокоюсь…

Парта была тесной для нее. Она приткнулась боком, неудобно, крышку откинуть не догадалась.

— Вы говорите, что ваш сын попал в сети, — напомнил Сергеи. — В какие сети?

— Ну, к этим, к баптистам, — удивленно, точно классный руководитель не понимал простых вещей, проговорила Рожнова. — К баптистам.

У Сергея сердце похолодело: Марина. Почему-то вспомнил вдруг про нее и испугался, хотя не о ней совсем шла речь.

— Уж прямо в сети, — с трудом произнес он и попытался даже улыбнуться. — Неужто Женя…

— Да он на это… на моленье к ним ходил! Сначала, конечно, соседка сказала, я не поверила, кинулась к Жене, а он и говорит: «Позволь мне, мама, самому разобраться». А что тут разбираться? Ясно же — никакого бога нет, выдумали все это. Вы уж ему объясните, а то я что… Не авторитет для него.

Слезы снова закапали у нее из глаз. Рожнова уткнулась в платок, всхлипнула.

Сергей знал, что муж ее умер два года назад от рака, что работает она замерщицей на промысле, три часа только на дорогу уходит да хозяйство — обед, стирка, когда ж воспитанием сына заниматься…

Он смотрел на вздрагивающие плечи Рожновой, слушал сбивчивый рассказ, кивал в знак внимания, а думал о Марине. Перед глазами стояло ее лицо — то потерянное от смущения, то загорающееся от мгновенно вспыхнувшего интереса, то доверчивое, то опустошенное, отрешенное, то по-детски дурашливое… Милое Маринино лицо.

Беспричинный испуг за нее прошел. Только теперь, благодаря неведомым ассоциативным ходам, вдруг с необыкновенной ясностью понял Сергей, как дорога она ему. С горделивым чувством он подумал: вот ведь сумела вырваться из этих самых сетей. Надо ее учиться определить. Он подумал об этом и обрадовался: буду помогать.

— Я, конечно, сама виновата, — успокоившись несколько, но еще всхлипывая, продолжала Рожнова. — Не надо было эту Аглаю просить приглядывать за сыном. Знала ведь, что верующая. Думала — женщина тихая, отзывчивая, плохому не научит. Да разве угадаешь, как оно все обернется?.. Я с ней как познакомилась. Сосед у меня, Шутов, в бурении работает, Аглая убираться к нему приходит. Специальности-то у нее нет, вот и прирабатывает. Так теперь Женька мой повадился к этому Шутову, к пьянчужке. Говорит: мне с ним интересно. А чего там интересного? Еще пить научит. Был бы отец, он бы ему… — Рыдания опять подступали к ней, скомканным мокрым платком она как бы заталкивала их внутрь, не давала вырваться отчаянным воплем.

«Конечно, в этом все дело, — подумал Сергей. — Женя с ребятами как-то не сошелся и дома одинок, в доме мужчины нет».

И тут он вспомнил о своем обещании Жене узнать о Циолковском и Павлове — были ли они верующими. Стыд ожег его. Как же он это забыл?

— Я займусь этим, — пытаясь скрыть вспыхнувшее чувство презрения к себе, проговорил он. — Вы не беспокойтесь, все уладится. Не такое сейчас время. Да и Женя мальчик смышленый, думаю, в самом деле сам разберется. А мы ему поможем.

— Я уж вас попрошу. — Она с трудом выбралась из-за парты; крышка громко хлопнула, а Рожнова торопливо прижала ее руками, виновато глянула на учителя. — Извините меня. Заморочила вам голову. Может, и в самом деле пустяки все это.

Слова ее как-то вдруг успокоили Сергея. «А и верно, — думал он, — чего я казнюсь? Ничего же не случилось такого…»

Он посидел один в пустом классе. Непривычно было видеть класс таким — неуютными, скучными какими-то казались развешанные по стенам карты, рисунки, портреты великих просветителей. Ребячий гомон оживлял все днем, а теперь они как бы потеряли свой смысл.

«Как грустна опустевшая школа», — думал он, спускаясь по лестнице, и невольно ступал осторожно, точно крался: неуместно гулкими были его шаги в тишине.

Вечера уже не были душными, и он с удовольствием постоял в школьном саду, средь облетевших деревьев. Желтые листья, нанесенные ветром к самому крыльцу, были сухи и с треском крошились под ногами.

Был тот короткий закатный час, когда солнце уже скрылось, а небо еще светло, и вершины недалеких гор горят празднично, как новогодние елочные свечи. Но они тускнели, гасли на глазах, и тихая грусть заползала в душу.

Ему вдруг нестерпимо захотелось увидеть Марину. Постучать и сказать, что шел мимо. Но он вспомнил, что даже не знает, где она живет.

Домой идти не хотелось. Он неспешно пересек площадь, стал подниматься по проулку. У дверей магазина возились продавцы — готовились закрывать. Резко зазвонила проверяемая сигнализация. Потом в наступившей тишине лязгнул замок. Сергей слышал, как переговаривались, прощаясь, продавцы. Женский голос сказал:

— Устала — ноги отваливаются.

— Ничего, привыкнешь, — ответил ей мужчина. — Вначале у всех так. Целый день на ногах. Ну, пока.

Где-то здесь жила та самая Аглая, о которой говорила Сергею Рожнова. Странно, что он очутился у